Пако опасливо отворил скрипнувшую петлями дверь трактира. Он уже был готов получить полагающуюся ему порцию затрещин и давно с этим смирился. Теперь он думал только об одном – лишь бы его потом, после экзекуции, накормили.

– Где же тебя, балбес, носило? – обрадованно воскликнул Пончо к большому удивлению Пако. – Быстрее беги к отцу и начинай носить дрова в купальню. Один мой давний приятель, о-о-очень уважаемый человек, с дороги хочет принять ванну. Так что давай, поторапливайся.

– Надо же! – удивлённо смекнул Пако. – Он ни словом не обмолвился об утреннем происшествии! Но и не накормил тоже, – подсказал ему то ли внутренний голос, то ли раздосадованный желудок.

В знаменитой купальне Прыгинсов всегда использовалась только дождевая вода. Сначала, по многочисленным желобам, собирающим воду с кроны чудесного дерева, она стекала в большой жестяной бак, а уже оттуда, по мере надобности, наполнялась и сама купальня. И надо заметить, что эта купальня была предметом особой гордости Пончо Прыгинса, так как тёплую ванну не могли предоставить своим постояльцам даже более крупные заведения ближайших от перевала поселений. Для подобной роскоши необходимы были серьёзные затраты, которые смог позволить себе только Пончером Прыгинс. У других же хозяев трактиров из соседних деревушек либо река была вдалеке, либо поблизости не было дров, а потому все они предпочитали обходиться без излишних расходов.

Посередине бревенчатой купальни был помещён большой круглый котёл из меди, который Пако частенько приходилось драить и натирать до блеска. Сюда его доставили для Пончо аж с Железного Взгорья за баснословные деньги. Стоял он на специальных приземистых козлах, а под ним находился очаг из обожжённой глины. Его-то Пако и предстояло наполнить дровами. Дымоход был сложен из глиняных кирпичей и поднимался к крыше у задней стены купальни. С одного края к котлу вели аккуратно сложенные из кирпича ступени, по которым можно было в него забраться.  

Приступив к выполнению задания, Пако долго раздумывал, какой же это необыкновенный гость мог пожаловать к ним на постоялый двор? Он хорошо знал, что купальню могли позволить себе либо очень состоятельные посетители, которые, кстати сказать, в этих краях встречались не так уж и часто, либо давние дедовы друзья, которым он мог оказать эту услугу просто по старой дружбе. О старце же, которого повстречал утром, он не мог сказать ни первого, ни второго. В прошлый раз вода в купальне нагревалась более двух месяцев назад, когда поздней осенью на Отпорный Перевал прибыл последний торговый караван гномов из далёкого Эребора. Ни одно подходящее соображение насчёт таинственного гостя так и не посетило голову Пако, и, убедившись в тщетности своих раздумий, он выкинул из головы ненужные мысли. Вместо этого он сосредоточился на своей работе (надо же ему было хоть как-то загладить свою вину перед дедом). Он натаскал с улицы дров, аккуратно выложил их под днищем котла и, открутив вентиль жестяного бака с запасом дождевой воды, который располагался немного выше и в стороне от котла, наполнил его водой. Затем он достал из кармана огниво и высек кремнем сноп искр, направив его на быстро воспламенившийся трут, после чего под днищем котла занялся весело потрескивающий огонёк.

Пако любил разжигать огонь, а ещё больше любил наблюдать, как языки пламени жадно поглощают сгорающие поленья. К его разочарованию, вскоре вошёл сам Пончо, желая проверить, как идут дела у изрядно проштрафившегося внука (после всего, что Пако за этот день уже натворил, от него можно было ждать чего угодно), и, удовлетворившись увиденным, отправил Пако на кухню, помогать матушке сервировать стол для таинственного дорогого гостя.

То, что творилось в кухне, заинтриговало Пако ещё больше. Матушка сразу велела ему отнести в общий зал большое серебряное блюдо, накрытое сверху таким же серебряным колпаком. Взявшись за блюдо, Пако едва смог оторвать его от стола. Когда он тащил его в зал, разыгравшееся воображение проголодавшегося хоббита настойчиво пыталось проникнуть под большой увесистый колпак, где наверняка скрывалось нечто весьма аппетитное. Тут Пако снова вспомнил, что с самого утра не бросил в рот даже хлебной крошки, и его желудок вновь подтвердил эту досадную мысль недовольным урчанием. Взгромоздив блюдо на стол, накрытый чистой белой скатертью, Пако некоторое время не мог оторвать от него взгляд, словно кролик, загипнотизированный удавом. В конце концов, не в силах противиться своему любопытству, он буквально сорвал колпак с серебряного блюда и… перед ним открылся чудный вид аппетитного поросёнка, соблазнительно подрумянившегося на медленном огне. Поросёнок был искусно украшен приправами, овощами и салатными листьями и выглядел просто неотразимо. Раздосадованно сглотнув обильно выделяющуюся слюну, Пако застыл как завороженный, не в силах оторвать взгляда от вожделенного зрелища. Вокруг сразу распространился такой соблазнительный запах, что он тут же подумал про себя, что ничего страшного не случится, если он отрежет от поросёнка малюсенький кусочек. К тому же, если этот кусочек вырезать из-под брюшка, тогда этого и вовсе никто не заметит. Отогнать назойливые мысли было выше всяких сил несчастного хоббита, а потому, вернувшись в кухню за очередным блюдом, он незаметно стащил со стола небольшой кухонный нож и сунул его в карман.

Так уж получилось, что в это время Пончо следил за тем, чтобы в котле купальни не перегрелась вода, матушка Пако продолжала хлопотать на кухне, а его отец колол на улице дрова. Таким образом, в трактире Пако остался совсем один, и исполнить задуманное ему никто не мешал…

Всё было проделано с виртуозной ловкостью смертельно проголодавшегося хоббита, и, несколько мгновений спустя, Пако уже дожевывал лакомый ломтик аппетитного поросёнка.

– Надо же – подумал он, небрежно выковыривая из зубов остатки лакомства, – с поросёнком будто ничего и не сталось. Скорее всего, проделки Пако так никто бы и не заметил, однако, к несчастью, желудок хоббита только лишь начал входить во вкус и уже в следующее мгновение настойчиво потребовал продолжения ещё даже толком не начавшегося банкета.  

– Отрежу-ка я ещё один, совсем небольшой, кусочек, – снова мелькнула соблазнительная мысль в голове хоббита.

Сказано – сделано. Да и как сделано! Поросёнок по-прежнему возлежал на серебряном блюде – словно живой, – подумалось Пако.

Раз начав, остановиться Пако уже не мог. Его шалость с успехом повторялась ещё несколько раз, хотя этот успех с каждым разом становился всё менее и менее очевидным. Лишь только когда он наконец понял, что следы своего необдуманного поступка будет уже не так-то просто скрыть, в его голову начало закрадываться сомнение в общем успехе дела. Но и тут он не растерялся. Он решил прикрыть теперь уже видимый изъян поросёнка приправами, в изобилии разложенными на этом же блюде. И опять вид злополучного поросёнка удовлетворил критический взгляд хоббита. И всё может быть и обошлось бы в этот раз, если бы Пако не решил «продолжить украшение». Когда он остановился, поросёнок уже далеко не выглядел таким, каким появился на свет. Только теперь Пако по-настоящему испугался. Он затравленно осмотрелся по сторонам, словно выбирая место, где бы получше спрятаться от тяжёлой дедовой руки.

В трактире по-прежнему было тихо. Лишь из кухни доносились звуки шкварчащей на огне сковородки, да слышалось мягкое шуршание юбок хлопочущей у плиты матушки. Пако, как мог, прикрыл следы своего преступления большими салатными листьями, и, в объятиях надвигающегося ужаса перед неизбежным разоблачением, снова накрыл блюдо серебряным колпаком. Он не мог не думать о том, что будет, если его шалость заметят гости, для которых был приготовлен этот аппетитный поросёнок, и сильно занервничал. А уж о том, что произойдёт, когда об этом узнает дед, было и вовсе страшно подумать! Все эти беспокойные мысли вертелись в голове Пако, словно рой назойливых мух, из-за чего он стал выглядеть несколько рассеянным. Казалось, что теперь его руки сами по себе, совсем без его участия, механически делают какую-то работу, о которой он имел весьма смутное представление. И чем ближе подходил вечер, тем тревожнее становилось на душе у нашего проказливого хоббита.

Когда Пончо явился, чтобы лично проверить ход ведущихся приготовлений, Пако заволновался ещё больше. – Что же будет, если он решит осмотреть поросёнка?! – обожгла его пугающая мысль. И действительно! Когда Пончо подошёл к столу, уже готовому принять гостей, и окинул его внимательным взглядом, в какое-то мгновение стало похоже, что в его голову закралось навязчивое подозрение. Пако застыл на месте как вкопанный, боясь даже шелохнуться.

– Сыр на месте, – начал перечислять Пончо вслух – салат тоже есть, рагу… Пако, а не забыла ли твоя матушка приправить поросёнка специями? – в ужасе услышал Пако обеспокоенный голос деда.

Дело принимало совсем уж критический оборот, и теперь, парализованный страхом, Пако мог лишь открывать рот, словно рыба, выброшенная из воды на берег, так как ничего умного в его голову упорно не приходило. Ещё мгновение, и Пончо поднимет колпак, после чего ему уж точно не отвертеться от строгого наказания! Нужна была спасительная идея, ведь дед уже брался за ручку колпака!!!

На этот раз Пако спас лишь случай, но в том, что это действительно было спасением, по-прежнему оставались большие сомнения.

– Пончо! В этом заведении мне нальют кружку пива или, может, мне сходить в Нижние Броды? – раздался басистый голос местного кузнеца, уже окончившего свою работу и зашедшего в заведение Пончо промочить горло после дневных трудов. 

– Рад вас видеть, мастер Торгвалд, да не расплющится вовек ваша наковальня, – обернулся Пончо, отпуская ручку серебряного колпака. С улыбкой до самых ушей, он тут же услужливо бросился к своей барной стойке наперерез кузнецу.

– Чего пожелаете, мастер Торгвалд? Зареченского Тёмного или Янтарного, из Нижних Бродов?

Пончо отлично знал, что мастер Торгвалд всему остальному предпочитает Пончер (так местные жители прозвали пиво, которое варил сам Пончо), однако каждый раз задавал кузнецу один и тот же вопрос, чтобы снова и снова услышать в ответ:

– Пончо, ты же хорошо знаешь, что зареченское пойло и в подмётки не годится твоему Пончеру. А в Нижних Бродах пиво отдаёт тиной. Уж и не знаю, где они берут такую скверную воду.

– Как пожелаете, мастер Торгвалд, – расцвёл Пончо от удовольствия.

– А что это тут у тебя творится? Никак снова заявился этот бродяга Мельхеор? – поинтересовался кузнец, с любопытством косясь на богато сервированный стол.

– Так оно и есть, мастер Торгвалд. Да только зря вы наговариваете напраслину на моего старинного друга. Мы вместе с ним, можно сказать, добрую половину Средиземья обошли, и у меня не было ни единого повода усомниться в его добропорядочности.

– Да ладно тебе, Пончо, не принимай близко к сердцу. Это я так, чтобы беседа завязалась, – пояснил кузнец.

– Завязаться-то она завяжется, да только пусть уберегут вас силы небесные от того, чтобы мастер Мельхеор ненароком сам вас не услыхал. Я как-то раз был свидетелем, как он одного прохвоста на несколько дней дара речи лишил.

Навострив уши, Пако внимательно слушал беседу деда с кузнецом. – Надо же, – думал он – а я только утром с этим самым стариком беседовал с глазу на глаз. А ну, как он решил бы и меня проучить, тем более, что и осерчал он малость тогда у реки!

– Да ну, так уж и лишил? – удивился кузнец.

– Так оно и было! – в сердцах отвечал Пончо. – Клянусь своим заведением! И вот что ещё скажу вам, мастер Торгвалд, – у моего приятеля очень даже неплохой слух, не глядите на то, что он в летах. Не раз и не два бывало, что скажет кто у него за спиной что нехорошее, а он на следующий день и знает уж всё.

При этих словах кузнец опасливо огляделся по сторонам.

– Ну ты, Пончо, если что не так, замолви своему приятелю за меня словечко, что, значит, не со зла я. Так, само вырвалось.

– Да не изводите вы себя так, мастер Торгвалд, Мельхеор – он ведь не лиходей какой, а всего-то и того, что обыкновенный чародей.

При последних словах деда у Пако от ужаса сами собой подкосились ноги. Услышанное нагнало на него такого страху, что о неизбежном дедовом наказании он и вовсе позабыл.

– Никак угощение-то для моего утреннего знакомца?! А он-то, оказывается, заправдашний чародей! А ну как он увидит своего початого поросёнка?! Это что же он со мной тогда утворит?! – ужаснулся Пако. – Ежели сильно осерчает, то не рассказывать мне более историй своим приятелям! Что же делать-то?

Между тем время шло, а Пончо всё продолжал рассказывать кузнецу истории про своего давнишнего приятеля-чародея, ведь он ничуть не меньше Пако любил выдумывать всякие небылицы. И, конечно же, подобно Пако, многое из того, что говорил, он просто выдумывал на ходу. Такая уж в роду Прыгинсов установилась наследственность.

Начало вечереть. Солнце на западе закатилось за гребень перевала, и на восточный склон наползла тень. Теперь сквозь небольшие окошки трактира света проникало уж совсем немного, поэтому матушка Пако – Велисвета – зажгла масляные лампы, подвешенные на цепях к потолку. Вскоре весело затрещал сухими поленьями камин, и трактир сразу наполнился уютным светом живого огня.

Вечерами, после долгих трудовых дней, в трактире обычно собиралось чуть ли не всё мужское население посёлка. Тут обменивались новостями и рассказывали друг другу всевозможные истории. В такие часы в трактире становилось по-настоящему шумно. Время от времени на перевале появлялись странствующие барды, и тогда заведение Пончо на долгие вечера наполнялось музыкой.

В этот зимний вечер на постоялом дворе Пончо, кроме таинственного старца Мельхеора, остановился ещё один удивительный гость – стройный эльф с орлиным взглядом и светлыми волосами, ниспадающими на его неширокие, но крепкие плечи охотника серебристыми шёлковыми прядями. На своём веку Пако повидал многих эльфов, ведь на Отпорном Перевале их появление было делом вполне обыденным, но в этом эльфе было что-то необъяснимо-особенное. От других своих сородичей его отличала загадочная печаль, таящаяся в глубине выразительных серых глаз. В них было что-то такое, что странным образом заставляло умолкать всех тех, кто ненароком встречался с его открытым прямым взглядом. Когда к вечеру, управившись со своими повседневными заботами, в трактире начали собираться его завсегдатаи, эльф появился в зале и уверенной, исполненной внутреннего достоинства походкой направился к хозяину трактира. Все, кто в этот момент находился в заведении Пончо, сразу смолкли и устремили свои взоры в сторону статного незнакомца. И хотя его сородичи появлялись на перевале регулярно, самого его видели здесь впервые. Пако неподвижно застыл с подносом в руках, на котором громоздились три наполненные до краёв пивные кружки. О том, что в трактире остановился ещё один удивительный гость, Пако узнал только теперь. – Наверное, он пришёл, когда меня не было дома, – решил он про себя.

– Не подскажете ли мне, уважаемый, где я могу найти достопочтенного Мельхеора? – обратился эльф к Пончо мелодичным голосом.

– Как же не подсказать, очень даже с превеликим удовольствием подскажу. Господин Мельхеор просил меня передать вам, чтобы вы присаживались вон за тот столик в углу, – услужливо ответил Пончо, указывая узловатым пальцем на богато сервированный стол. – Господин Мельхеор принимает ванну после дороги и скоро явится сам.

– Благодарю вас, сударь, – слегка поклонился эльф и направился к указанному столику.

– Пако! – тут же окликнул внука Пончо. – Отправляйся следом за ним и следи за тем, чтобы он ни в чём не нуждался, – добавил он шёпотом.

Между тем, мало-помалу в зале снова начал нарастать гомон беседующих посетителей. Вскоре об эльфе и вовсе забыли. Отовсюду слышался звон сталкивающихся пивных кружек и хмельной смех. Какое-то время эльф молча сидел за столом, с интересом рассматривая присутствующих, а в это время Пако с не меньшим любопытством рассматривал его самого. На плече эльфа он сразу заметил кожаный нагрудник, который свидетельствовал о том, что его хозяин часто пользуется луком. Его светло-серого цвета одежда была богато расшита серебряными нитями, а на ногах красовались великолепные кожаные сапоги. Эльф всё сидел и сидел, а щедрое угощение, в изобилии расставленное перед ним на столе, так и оставалось нетронутым.

– Я бы уж точно ни за что не удержался, – подумал Пако. Его так и подмывало заговорить с эльфом, спросить его о причинах, по которым эльфы никого не пропускают в свою долину и о многом другом, однако он хорошо помнил, что дед строго-настрого запретил ему болтать с посетителями. Возможно, он и заговорил бы с удивительным гостем, но вскоре в зале появился его утренний знакомец – Мельхеор, как называл его в этих краях местный люд. Чародей остановился на пороге и неторопливо обвёл трактир внимательным взглядом. Заметив эльфа, он приветливо улыбнулся и тут же направился к нему. Несколько мгновений спустя, обменявшись дружеским рукопожатием с эльфом, он уже сидел за столом. К великому разочарованию Пако, заговорили они на незнакомом ему языке, однако сожалеть об этом ему пришлось совсем недолго.

– А-а-а, никак сам молодой господин Прыгинс! – воскликнул Мельхеор, заметив Пако, скромно переминающегося с ноги на ногу. – Приветствую вас, молодой человек. Очень рад нашей новой встрече. Хочу познакомить вас с моим давнишним другом, – указал он жестом на эльфа. – Это Эвингил, высокородный сын потаённых земель Эсгалдора. Даже в тех краях немногие могут похвастать такими благородными предками, как у него.

При этих словах Эвингил привстал со своего места и почтительно поклонился Пако. Сам Пако от этого и вовсе оторопел. До сих пор ещё никто не удостаивал его подобных почестей (постояльцы трактира едва замечали его, получая свои кружки, доверху наполненные пенным пивом, а дед лишь всё время бранил за малейшую оплошность). А теперь эльфийский принц благороднейших кровей Эсгалдора сам раскланялся перед ним!

– Это, дорогой мой Эвингил, мой недавний хороший знакомый, и что-то подсказывает мне, что в недалёком будущем нам ещё придётся познакомиться с ним поближе. Сегодня утром Пакмелоний Прыгинс был весьма вежлив со мной. Даже Глинвинг обратил на это своё совиное внимание. А как ты знаешь, на Глинвинга очень трудно произвести впечатление.

– Что-то он скажет, когда увидит своего поросёнка?! – содрогнулся от пугающей мысли Пако.

– Присоединяйтесь к нашему скромному обществу, молодой человек, – к своему ужасу услышал Пако добродушный голос Мельхеора. В любом другом случае он был бы несказанно рад этому, но сейчас, из-за злосчастного поросёнка ему было совсем не по себе.

– Думаю, Пончо не будет возражать, – продолжал Мельхеор, подвигая свободный табурет для растерявшегося хоббита.

Ослушаться чародея Пако не решился. Словно во сне он занял предложенное ему за столом место. 

 – Ну что же, дорогие мои друзья, думаю пора нам приступить к нашей вечерней трапезе. Посмотрим-ка, чем собирается удивить нас сегодня Пончо. Не сомневаюсь, твой дед уж точно приготовил для своих добрых друзей что-то замечательное, – похлопал Мельхеор Пако по плечу. – Не зря же его постоялый двор слывёт лучшим в Пригорье и прилежащих к нему областях. Разве лишь в Хелегонде ещё можно увидеть что-то подобное.    

 Когда рука Мельхеора, наконец, потянулась к серебряному колпаку, под которым ожидал своей очереди полусъеденный поросёнок, сердце Пако совсем ушло в пятки. Он сидел за столом ни жив, ни мёртв, и боялся даже пошевелиться. Его глаза испуганно уставились на посох чародея, небрежно прислонённый к стене рядом с ним. Мучительно тянулись мгновения, неотвратимо приближая неизбежную развязку.

На самом деле всё произошло очень даже быстро. Неожиданно проворно для старца его лет Мельхеор приподнял прикрывающий блюдо колпак и осмотрел поросёнка скептическим взглядом.

– Или я ненароком слишком сильно стукнул о пол своим посохом, или здесь вмешались другие неведомые мне силы, но этот поросёнок, друзья, явно не стал дожидаться нашего прихода. Ещё чуть-чуть, и он совсем исчезнет с блюда, – саркастически заметил чародей, остановив свой улыбающийся взгляд на взмокшем от ужаса Пако. – Попробуем прояснить этот вопрос у нашего друга и почтенного хозяина заведения.

Оцепенев в предчувствии надвигающейся развязки, бедный Пако мёртвой хваткой вцепился в табуретку, словно опасаясь с неё свалиться.

– Хозяин Прыгинс! – окликнул Мельхеор Пончо. – Можем ли мы рассчитывать на ваше содействие в разъяснении одного деликатного вопроса?

Пончо тут же услужливо подбежал к Мельхеору.

– Не то чтобы я был слишком придирчив, но только вид этого поросёнка явно не соответствует всей торжественности нашей сегодняшней встречи, – спокойно объяснил суть дела Мельхеор, не переставая улыбаться.

Ещё не вполне уяснив, о чём идёт речь, Пончо тоже продолжал добродушно улыбаться в ответ своему старому приятелю. Он пробежал взглядом по убранству стола, и, когда заметил то самое несоответствие, о котором говорил Мельхеор, его глаза начали медленно приобретать округлую форму. Пако слишком хорошо понимал, чем закончится для него эта зловещая пауза, поэтому, не дожидаясь развязки, тихонько соскользнул со своего табурета и на цыпочках попятился к входной двери.

Придя наконец в себя от охватившего его шока, Пончо бросил быстрый взгляд на уже опустевший табурет, где мгновением раньше находился его непутёвый внук.

– Па-а-ако-о-о-о!!! – раздался его разъярённый крик, не сулящий маленькому проказнику ничего хорошего. Бешенство в голосе Пончо давало понять, что виновного и искать нечего – виновником всех проказ в этом доме всегда был его старший внук.

Не теряя времени, Пако со всех ног припустился к двери. По дороге он наткнулся на одного из завсегдатаев заведения, отчего всё пиво из его кружки выплеснулось на хозяина. На ходу снимая свой ремень, Пончо бросился вслед за набедокурившим внуком, но куда уж ему было гоняться за проворным Пакмелонием…

Пако выскользнул за дверь и оказался в объятиях опустившейся на перевал ночи. Лишь пара фонарей освещала небольшой пятачок пространства перед входом в трактир. Не колеблясь, Пако нырнул в черноту ночи. Он бежал вслепую, не зная куда, и лишь чутьём угадывал в беспросветном мраке дорогу, но уже в следующее мгновение за что-то зацепился и во весь рост растянулся на земле, больно ободрав коленки. На мгновение хоббит затих и прислушался. Где-то рядом фыркнула лошадь, но больше ни единого звука не донеслось до его ушей. Было похоже, что Пончо прекратил своё преследование, резонно решив, что наказание проказливого внука может подождать и до утра.

Пако облегчённо вздохнул. Поднявшись с земли, он потёр ушибленные коленки и наугад сделал несколько шагов. Уже в следующее мгновение он натолкнулся в темноте на какой-то ящик. Идти домой было нельзя, и хоббит без раздумий забрался внутрь. Там он нащупал какие-то тюки и ворох тряпья, чему очень обрадовался. Недолго думая, он завернулся в грубоватую, но сухую и тёплую холстину и в одно мгновение заснул. А что ещё нужно плотно насытившемуся хоббиту? Последнее, что пришло в голову Пако, перед тем, как его окутал сон, – Жаль, что так и не удалось  побеседовать с эльфом.