Джон Рональд Роуэл Толкиен

9. ОБ ИСХОДЕ НОЛДОРОВ

     Спустя некоторое время в Кольце Судьбы собралась огромная толпа, и Валары сидели, скрытые во мраке, потому что стояла ночь. Но теперь воздух очистился, и в небе засветились звезды Варды, так как ветер Манвэ разогнал остатки мрака и отбросил назад тени, накатившиеся с моря.

     Тогда поднялась Йаванна и, взойдя на Эзеллохар, Зеленый Холм, ныне потускневший и мрачный, возложила руки на Древа. Но они были мертвы и темны, и каждая ветвь, которой касалась Йаванна, ломалась и безжизненно падала к ее ногам. Послышались стенания множества голосов, и тем, кто оплакивал Древа, казалось, что они осушили до дна чашу скорби, наполненную для них Мелькором. Но это было не так.

     И Йаванна предстала перед Валарами и сказала:

     - Свет Древ исчез и живет теперь только в Сильмарилах Феанора. Он был предусмотрителен! Даже для тех, кто волей Илуватара обладает могуществом, есть такие дела, которые могут быть исполнены лишь однажды. Я дала бытие свету Древ, и в пределах Эа я никогда больше не смогу этого повторить. И все же, имей я хоть немного этого света, я бы смогла вернуть Древа к жизни, прежде чем начнут умирать их корни. Тогда наши раны были бы излечены, а лихо, сотворённое Мелькором, исправлено. И тогда заговорил Манвэ:

     - Ты слышишь, Феанор, сын Финве, слова Йаванны? Дашь ли ты то, что она просит?

     Последовало долгое молчание, но Феанор не ответил ни слова.

     Тогда Тулкас воскликнул:

     - Скажи, о Нолдор, да или нет? Но кто бы мог отказать Йаванне? И разве свет Сильмарилов не взят от ее первоначальных трудов?

     Но Ауле-Созидатель сказал:

     - Не спеши. Мы просим более, чем ты можешь предположить. Дай ему время подумать.

     И тогда Феанор заговорил и воскликнул с горечью:

     - Для малых, как и для великих, есть деяния, которые они могут совершить лишь однажды, и в этих делах живёт их сердце. Возможно я и смогу расщепить свои алмазы, но никогда уже мне не сотворить подобных им, и если я разобью их, то разобью свое сердце и погибну – первым из Эльдаров в Амане.

     - Не первым, - сказал Мандос, но тогда никто не понял смысла его слов.

     Снова наступило молчание, пока Феанор размышлял во мраке. Ему казалось, что он окружен кольцом врагов, и Феанор вспомнил слова Мелькора, сказавшего, что Валары не успокоятся, пока не станут обладать Сильмарилами. "Разве он не Валар, как и они? - сказал себе Феанор, - и разве не понимает он их сердца? Да, вор разоблачил воров!" И он громко воскликнул: - Я не сделаю этого по доброй воле! Но если Валары принудят меня отдать Сильмарилы, тогда я буду знать, что Мелькор воистину их родич!

     И Мандос ответил:

     - Ты сказал.

     А Ниэнна встала и, поднявшись на Эзеллохар, отбросила серый капюшон и смыла своими слезами грязь Унголианты. И она запела песню, оплакивающую жестокость мира и осквернение Арды.

     Но пока Ниэнна изливала свою скорбь, прибыли вестники из Форменоса. Это были Нолдоры. Они принесли недобрые вести. Они рассказали, что ослепляющая тьма пришла на север и внутри ее была какая-то сила, не имеющая названия, и Тьма истекала из этой силы. Но и Мелькор был там, и он пришел к дому Феанора и перед его дверями убил Финве, короля Нолдоров, и пролил первую кровь в Благословенном Краю. И лишь один Финве погиб, потому что не бежал перед ужасом тьмы.

     И вестники сказали, что Мелькор разрушил укрепления Форменоса и забрал все камни Нолдоров, что хранились там, и Сильмарилы исчезли.

     Тогда Феанор встал и, воздев перед Манвэ руки, проклял Мелькора, назвав его Морготом, Черным Врагом Мира, и только под этим именем он был известен впоследствии Эльдарам. И еще Феанор проклял тот час, когда он пришел на Таникветиль по призыву Манвэ. Феанор думал, в безумии своей ярости и горя, что, будь он в Форменосе, его сила могла бы чему-нибудь помочь. Но он был бы тоже убит, как и его отец.

     Затем Феанор покинул Кольцо Судьбы и бежал в отчаянии в ночь, потому что его отец был дороже ему, чем свет Валинора или беспримерные создания его рук. Да и кто из сыновей эльфов или людей имел более великого отца? Многих опечалило горе Феанора, но утрата постигла не только его.

     Йаванна плакала возле холма в страхе, что тьма навсегда поглотит последние лучи Света Валинора. Потому что, хотя Валары еще не совсем осознали, что произошло, они понимали: Мелькору помогло нечто, пришедшее извне Арды. Сильмарилы исчезли, и казалось, что уже всё равно, сказал бы Феанор Йаванне "да" или "нет". И все же, сказал бы "да" до того, как пришли вести из Форменоса, может быть, его последующие действия стали бы иными. Но теперь судьба Нолдоров была решена.

     Тем временем Моргот, уходя от преследования Валаров, пришел в бесплодные земли Арамана. Эти земли лежали на севере, между Пелорами и Великим Морем, подобно Аватару на юге. Но Араман был значительно больше: там, между побережьем и горами, находились обширные равнины, более холодные, потому что льды здесь подходили ближе.

     Моргот и Унголианта поспешно пересекли эту местность и, пройдя через густые туманы Ойомурэ, добрались до Хелкараксэ, где в узком проливе между Араманом и Средиземьем лежал вздыбленный лед.

     И Моргот переправился через него и вернулся, наконец, на север Внешних Земель.

     И он пришел вместе с Унголиантой, потому что не мог ускользнуть от неё, и ее облако все еще окружало его, а ее глаза пристально следили за ним.

     Так они оказались в той местности, которая лежала к северу от залива Дренгист. Моргот стремился к руинам Ангбанда – своей древней западной твердыни. И Унголианта хорошо понимала, на что он надеется, и знала, что здесь он попытается ускользнуть от нее.

     И она остановила Мелькора, требуя, чтобы он исполнил свое обещание.

     - Черносердый! - сказала она. - Я сделала то, что ты потребовал. Но я все же голодна!

     - Чего же тебе еще? - ответил Моргот. - Или ты хочешь заглотить весь мир в свое брюхо? Этого я тебе не обещал! Я его повелитель!

     - Столько мне не нужно, - сказала Унголианта. - Но ты унес из Форменоса огромное сокровище, и я желаю получить его. Да, и ты отдашь мне его из своих рук!

     Тогда Мелькор был вынужден скормить ей драгоценные камни, захваченные им, один за другим. И она сожрала их, и их красота погибла для мира. Еще огромнее и чернее стала Унголианта, но голод ее был ненасытен. - Только из одной руки давал ты, - сказала она. - Лишь из левой.

     Теперь же открой свою правую руку!

     Но в правой руке Моргот крепко сжимал Сильмарилы, и хотя они были заключены в хрустальной шкатулке, боль терзала его руку, но разжимать ее он все равно не желал.

     - Ты получила, что тебе причиталось. Потому что лишь моим могуществом, что я вложил в тебя, твоя работа была завершена. Ты не нужна мне больше. Эти вещи ты не получишь и не увидишь. Я объявляю их своими навсегда!

     Но Унголианта стала еще больше, а он - меньше, ибо его сила ушла от него. И Унголианта нависла над Морготом, и ее облако сомкнулось вокруг него. И она опутала Моргота сетью из крепчайших нитей и стала душить его. Тогда Моргот издал ужасный вопль, эхом отозвавшийся в горах, и потому та местность была названа Ламмот, так как отзвуки его крика навсегда поселились в нем. И если впоследствии кто-нибудь, крикнув там громко, пробуждал его, вся местность между холмами и морем наполнялась звуками воплей мучительной боли.

     Никто в северном мире не слыхал крика более громкого и ужасного, чем крик Моргота в тот час. Горы содрогнулись и земля затряслась, а утесы раскалывались на части. Глубоко в пещерах был слышен этот крик, и далеко отсюда, под разрушенными залами Ангбанда, в подземельях, куда, разгоряченные атакой, не спускались Валары и где все еще таились Балроги, ожидая возвращения своего повелителя. И теперь они тут же проснулись, сорвались со своих мест, перенеслись через Хитлум и, подобно огненному  смерчу, примчались в Ламмот.

     Своими огненными бичами они разорвали в клочья паутину Унголианты, и она испугалась, обратившись в бегство и извергая черный туман, скрывавший ее. Покинув север, Унголианта спустилась в Белерианд и поселилась под Эред Горгоротом, в темной долине, что впоследствии получила название Нан Дунгортеб - Долина Ужасной Смерти - из-за ужаса, которым наполнила ее Унголианта.

     Там во времена Ангбанда жили другие мерзкие твари, имевшие образ пауков, и Унголианта сочеталась с ними и потом пожирала их. И даже после того, как она покинула те места и ушла, когда ей захотелось, на забытый юг мира, ее потомки жили в долине и ткали свою отвратительную паутину. О дальнейшей же судьбе Унголианты не рассказывает ни одна история. Все же некоторые утверждают, что ей давным-давно пришел конец, когда от ненасытного голода она сожрала, наконец, самое себя.

     Итак, опасения Йаванны, что Сильмарилы будут поглощены и уйдут в ничто, не оправдался, но они остались во власти Моргота. И он, теперь свободный, снова собрал всех своих слуг, кого смог найти, и вернул к руинам Ангбанда. Там он вырыл заново огромные залы и темницы и над входом в них возвел трехглавую гору Тангородрим, над которым всегда клубился зловонный черный дым. И в Ангбанде собралось бесчисленное войско приспешников и демонов Моргота, и раса выведенных им орков росла и умножалась в недрах земли. Черная тень пала на Белерианд, и в Ангбанде Моргот выковал огромную железную корону и провозгласил себя королем мира. И в знак этого он вправил Сильмарилы в свою корону. Его руки были сожжены дочерна прикосновением к этим священным камням, и черными они остались навсегда. Никогда так и не удалось Морготу избавиться от боли, удерживавшей его в непроходящей ярости.

     Эту корону он никогда не снимал, хотя тяжесть ее стала для него невыносимой. Всего лишь один раз покинул он, тайно и ненадолго, свои владения на севере, и редко выходил из подземной крепости, управляя оттуда своими армиями. И только раз за все время существования его королевства Моргот сам брал в свои руки оружие.

     Сейчас больше, чем в дни Утумно, до того, как гордость его была унижена, ненависть Моргота сжигала его, и лишь в господстве над своими слугами, в совращении их ко злу он унимал свою злобу. И власть Моргота, как одного из Валаров, сохранялась долго и обернулась невиданными бедствиями и жестокостью. И перед его ликом все, кроме самых отважных, погружались в черную бездну страха.

     И вот, когда стало известно, что Моргот покинул Валинор, и погоня за ним оказалась тщетной, Валары в раздумьях долго сидели во тьме в Кольце Судьбы, и Майяры с Ваниарами стояли рядом и рыдали. Нолдоры же большей частью вернулись в Тирион и оплакивали там свой затмившийся город. Через погруженную во мрак Калакирию с темных морей вплывали туманы и окутывали башни, и светильник Миндона тускло светил во тьме. И тогда Феанор неожиданно появился в городе и призвал всех прийти к дому короля на вершине Туны. Но приговор об изгнании, вынесенный ему, еще не был отменен, и Феанор тем самым восстал против Валаров. Поэтому быстро сбежалась огромная толпа, желая узнать, чего он хочет. Нолдоры принесли с собой множество факелов, так что холм и все лестницы и улицы, взбегающие наверх, были залиты их светом.

     Феанор был искусным оратором, и слова его имели большую власть над сердцами собратьев, когда он хотел этого. И в ту ночь Феанор выступил перед Нолдорами с речью, которую они запомнили навсегда.

     Свирепыми и ужасными были его слова, полными ярости и гордыни. Слушая их, Нолдоры в возбуждении своем дошли до безумия. Его гнев и ненависть были главным образом обращены к Морготу, хотя многое из того, что говорил Феанор, породила ложь самого Моргота. Но Феанор обезумел от горя из-за убийства его отца и похищения Сильмарилов. Теперь он требовал королевской власти над всеми Нолдорами, потому что Финве был мертв.

     - Почему, о, Нолдоры, - кричал он, - почему мы и впредь должны служить завистливым Валарам, которые не могут даже в своем собственном королевстве уберечь нас от их врага? И пусть он сейчас враг им, разве они и он не одного рода? Мщение гонит меня отсюда, но будь даже иначе, я не остался бы дольше в одной стране с родичами убийцы моего отца! С родней вора, укравшего мое состояние! И не единственный я храбрец в народе отважных. Разве все вы не потеряли вашего короля? И чего ещё не лишились вы, запертые между тесниной и морем? Да, прежде здесь был свет, в котором Валары отказали Средиземью, но теперь тьма уравняла все. Должны ли мы, кому не грозит смерть, вечно тосковать здесь, окутанные туманами, роняя напрасные слезы в неблагодарное море? Или же мы вернемся в наш собственный дом? Сладки воды Куйвиэнэн под ясными звездами, и широки земли, что простерлись вокруг него – земли, где есть место для вольного народа. Они все еще там и ждут нас, тех, кто безрассудно покинул их. Уйдем отсюда! Пусть за этот город держатся трусы!

     Долго говорил Феанор, убеждая Нолдоров последовать за ним, дабы собственными силами завоевать свободу и великие королевства в странах востока, пока не станет слишком поздно. И он повторил ложь Мелькора, будто Валары держат их пленниками, чтобы люди смогли править Средиземьем. Многие из Эльдамарa услышали тогда впервые о Последышах.

     - Прекрасным будет завершение, - воскликнул Феанор, - хотя предстоит долгая и трудная дорога! Скажем рабству: "прощай"! Но также простимся и с покоем! Скажем: "прощай, слабость"! Скажем: "прощайте, наши сокровища"! Мы создадим еще большие! Отправляйтесь в путь налегке, но возьмите с собой ваши мечи, потому что нам предстоит идти дальше, чем ходил Оромэ, быть выносливее, чем Тулкас: мы никогда не откажемся от преследования Моргота хоть до края земли! Его ждет война и вечная ненависть! Но когда мы победим и снова завладеем Сильмарилами, тогда мы и только мы станем повелителями немеркнущего света и хозяевами блаженства и красоты Арды! И никто не лишит нас этого!

     И Феанор произнес ужасную клятву.

     Его семеро сыновей встали рядом с ним и принесли тот же самый обет, и красными как кровь были их развернутые знамена в ярком свете факелов. Этой клятвы никто не может нарушить, и никто не должен произносить ее: именем Илуватара клялись они, призывая на свою голову Извечный Мрак, если не сдержат обета; и Манвэ призывали в свидетели, и Варду, и благую гору Таникветиль, клянясь ненавидеть и преследовать до конца Мира валара, демона, эльфа или нерожденного еще человека, или иную тварь, большую или малую, добрую или злую, когда бы не пришла она в мир – любого, кто захватит, или получит, или попытается укрыть от Феанора или его наследников Сильмарилы.

     Так поклялись Маэдрос, Маглор и Келегорм, Куруфин и Карантир, Амрод и Амрас, князья Нолдоров. Многие испугались, услышав эти ужасные слова.

     Потому что, поклявшись так, к добру или ко злу, эту клятву нельзя было нарушить, и она будет преследовать принесшего обет, но преступившего черту, до конца мира. Поэтому Финголфин и Тургон, его сын, выступили против Феанора, и снова послышались гневные речи, и в ярости дело едва не дошло до мечей.

     Но Финарфин заговорил спокойно и пытался утихомирить Нолдоров, убеждая их остановиться и серьезно подумать, пока не произошло непоправимое. И Ородрет, его сын, присоединился к этим словам. Финрод был на стороне Тургона, своего друга, но Галадриэль, воинственная и статная, единственная женщина среди спорящих принцев, желала идти в поход. Она не произносила никакой клятвы, но слова Феанора о Средиземье зажгли ее сердце, потому что она мечтала увидеть безграничные просторы и править там королевством по собственной воле. Одного мнения с Галадриэль был Фингон, сын Финголфина, которого так же зажгли слова Феанора, хотя он мало любил его. А к Фингону присоединились Ангрод и Аэгнор, сыновья Финарфина. Однако эти трое держались спокойно и не выступали против своих отцов.

     Наконец, после долгих споров верх взял Феанор, своими речами зажегший большую часть собравшихся Нолдоров к походу в неизведанные земли. Поэтому, когда Финарфин снова выступил против опрометчивых поступков, призывая не торопиться, поднялся громкий крик: "Нет, уйдем отсюда!" - и Феанор с сыновьями тотчас начали подготовку к выступлению. Те, кто отважился избрать этот мрачный путь, плохо представляли себе его трудности. К тому же все делалось поспешно, потому что Феанор опасался, как бы его слова не остыли в сердцах Нолдоров и в них не возобладали другие советы. При всех его горделивых речах он не забывал о могуществе Валаров. Но из Валмара не появился ни один вестник, и Манвэ хранил молчание. Он не противился замыслам Феанора. Валары были опечалены тем, что их обвинили в злых намерениях против Эльдаров, и в том, что они удерживают эльфов у себя в плену, против их воли. Сейчас Валары лишь наблюдали и выжидали, так как им еще не верилось, что Феанор сможет подчинить себе воинство Нолдоров.

     И действительно, когда Феанор принялся выстраивать Нолдоров для выступления, тотчас начались раздоры. Потому что он, хотя и склонил слушавших к исходу, однако, никто не собирался признавать Феанора королем. Куда больше многие любили Финголфина с его сыновьями, и основная часть жителей Тириона, отказались выступить, если их поведет Феанор.

     Так, в конце концов, разделившись на две части, воинства Нолдоров двинулись в свой горький путь.

     Феанор и его приверженцы шли в авангарде, большая же часть воинства следовала за ними под руководством Финголфина. Сам Финголфин шел вопреки своей воле – по просьбе своего сына – Фингона, и еще потому, что он не мог оставить свой народ, страстно желавший уйти, и доверить его вспыльчивому Феанору. К тому же он не забыл своего обещания брату перед троном Манвэ.

     С Финголфином шел и Финарфин - по тем же причинам, но он больше других не хотел уходить. И из всех Нолдоров Валинора - а они выросли теперь в многочисленный народ - едва одна десятая отказалась отправиться в путь: некоторые из любви к Валарам (и в немалой степени к Ауле), а другие из любви к Тириону и к прекрасным вещам, созданным ими, но никто - из страха перед опасностями пути.

     Но лишь только запели трубы, и Феанор вышел из ворот Тириона, как от Манвэ прибыл посланец и сказал:

     - Неразумию Феанора я могу противопоставить лишь совет: не уходите! Потому что час недобрый, и ваша дорога приведет к бедам, которых вы не можете предвидеть. В ваших поисках Валары не окажут вам никакой помощи, но и не будут препятствовать вам, ибо вы должны знать: как вы пришли сюда свободно, так свободно и уйдете. Но ты, Феанор, сын Финве, изгоняешься собственной клятвой. Дорого тебе обойдется то, что не распознал ты ложь Мелькора. Ты говоришь, что он - Валар. Тогда тщетна была твоя клятва отомстить ему, ибо в пределах Эа никогда не сможешь ты одолеть никого из Валаров, пусть даже Эру, чье имя ты призывал, сделал бы тебя втрое могущественнее, чем ты есть.

     Но Феанор засмеялся и ничего не ответил вестнику, но обратился к Нолдорам:

     - Так! Значит, пусть этот доблестный народ отправит наследника их короля в изгнание одного и вернется к своему рабству? Но если кто-нибудь пойдет со мной, я скажу им: вам предвещают беды? Но в Амане мы уже видели их. В Амане низверглись мы от блаженства к скорби. Попытаемся же теперь взойти через скорбь к радости, или, по крайней мере, к свободе!

     Затем, обернувшись к вестнику, Феанор воскликнул:

     - Скажи, Манвэ Сулимо, Верховному Владыке Арды, вот что: если Феанор не может свергнуть Моргота, он, во всяком случае, не замедлит напасть на него и не станет праздно сидеть в печали. И, может быть, Эру вложит в меня огонь больший, чем ты предполагаешь. По крайней мере, я нанесу Мелькору такие раны, что даже могущественные в Кольце Судьбы удивятся, узнав о том. О да, в конце концов, они последуют за мною. Прощай!

     В эту минуту голос Феанора звучал так повелительно и величественно, что даже вестник Манвэ поклонился ему, словно получил достойный ответ, и удалился. А Нолдоры были покорены. Поэтому они продолжили свой поход, и дом Феанора шел впереди их вдоль побережья Эленде, и ни разу они не оглянулись на Тирион на зеленом холме Туны. Медленнее и не так охотно следовало за ними воинство Финголфина. Там первым был Фингон, а замыкали шествие Финарфин и Финрод, и много других доблестнейших и мудрейших Нолдоров. Они часто оборачивались, чтобы взглянуть на свой прекрасный город, пока светильник Миндон Эльдалиэ не исчез в ночи.

     Они уносили оттуда больше воспоминаний о блаженстве, нежели все остальные, и кое-кто даже захватил с собою некоторые сделанные там вещи - утешение и бремя в пути.

     Теперь Феанор вел Нолдоров на север, потому что главной его целью было преследование Моргота. Кроме того, Туна у подножия Таникветиль находилась в таком месте, где разделявшее Аман Великое Море было неизмеримо шире, чем на севере, где сближались Араман и западное побережье Средиземья.

     Но по мере того, как разум Феанора остывал, и рассудительность возвращалась к нему, Феанор с опозданием сообразил, что столь многочисленному войску никогда не преодолеть долгие лиги к северу и, наконец, не пересечь море без помощи кораблей. Но чтобы построить такой большой флот, потребовалось бы много времени и тяжелого труда, будь даже среди Нолдоров мастера, искусные в этом ремесле. Поэтому Феанор решил убедить Тэлери, давнишних друзей Нолдоров, присоединиться к ним, и в своем озлоблении он подумал, что таким образом могущество Валинора, возможно, еще более уменьшится, зато силы Феанора для войны с Морготом значительно возрастут. Тогда он поспешил в Альквалондэ и обратился к Тэлери так, как он говорил прежде, в Тирионе.

     Но Тэлери остались равнодушны к его словам, хотя их действительно опечалил уход родичей и давних друзей. Они стали отговаривать их, но не помогать. И они не дали им ни одного корабля, а также не желали строить корабли для Нолдоров против воли Валаров. Что касается их самих, Тэлери не желали другого дома, кроме берегов Эльдамара, и другого повелителя, кроме Ольве – владыки Альквалонде.

     Ольвэ не обращал свой слух к Морготу, не приютил его в своих землях и по-прежнему верил, что Ульмо и другие великие среди Валаров еще излечат раны, нанесенные Морготом, и что наступившая ночь еще сменится новым рассветом.

     Тогда Феанора охватил гнев, потому что он все еще опасался промедления, и он в сердцах сказал Ольвэ:

     - Вы отрекаетесь от дружбы с нами в час нужды, однако вы были рады принять нашу помощь, когда – робкие неумелые и неимущие – явились на этот берег! В лачугах на морском берегу ютились бы вы по сей день, если бы Нолдоры не построили вам гавани и не трудились на ваших стенах!

     Но Ольвэ ответил:

     - Мы не отрекаемся от дружбы. Однако дело друга разубедить заблудшего. Когда Нолдоры радостно встретили нас и оказали нам помощь, тогда звучали иные речи: «В землях Амана жить нам вечно, как братьям, чьи дома стоят рядом». Что же касается наших кораблей: не ты дал их нам! Не у Нолдоров научились мы искусству кораблестроения, а у повелителей моря. И светлые бревна мы тесали собственными руками, и белые паруса соткали наши жены, матери и дочери. И поэтому мы никогда не отдадим и не продадим наши корабли ни другу, ни союзнику. Поэтому я говорю тебе, Феанор, сын Финве: для нас они - как Сильмарилы для Нолдоров - труд наших сердец, и создать его в другой раз мы более не сможем.

     Тогда Феанор оставил Ольвэ и в мрачных думах сидел под стенами Альквалондэ, пока не собралось его воинство. Тогда рассудил он, что сил у него достаточно, и отправился в Лебяжью Гавань. Там он направил своих воинов чтобы силой взять корабли, стоявшие на якоре. Но Тэлери оказали ему сопротивление и сбросили многих Нолдоров в море. Тогда обнажились мечи, и на кораблях началась жестокая сеча. И возле освещенных светильниками причалов звучал звон мечей и у молов гавани, и даже на огромной арке, образующей вход в нее.

Братоубийство в Альквалондэ

The artist - Ted Nasmith

Трижды отбрасывали Тэлери воинов Феанора, и с каждой стороны было много убитых. Но на помощь авангарду Нолдоров пришел Фингон с основным войском Финголфина. Придя на пристани они застали битву в полном разгаре, и, увидев своих поверженных родичей, бросились в атаку, не зная истинной причины ссоры, а некоторые даже решили, что Тэлери по приказанию Валаров пытались устроить засаду Нолдорам.

     Но, в конце концов, Тэлери потерпели поражение, и большая часть их воинов, живших в Альквалондэ, была безжалостно убита. Потому что Нолдоров было больше, и все они были хорошо вооружены, а у Телери было меньше воинов и оружия, большей частью это были луки. И тогда Нолдоры увели их белые корабли и, как могли, стали грести вдоль побережья на север.

     И Ольвэ воззвал к Оссе, но тот не пришел, потому что Валары запретили препятствовать силой бегству Нолдоров. Но Уинэн оплакивала моряков Тэлери, и море поднялось в гневе против убийц, так что многие из кораблей потерпели крушение, а те, кто плыл на них, утонули.

     О братоубийстве в Альквалондэ подробнее рассказано в том плаче, который называется "Нолдолантэ" – Падении Нолдоров, созданным Маглором незадолго до его кончины.

     Однако, большая часть Нолдоров спаслась, и когда шторм утих, они продолжали свой путь – некоторые на кораблях, другие - по суше. Дорога была долгой и все более трудной по мере того, как они продвигались вперед.

     Долго шли они в непроглядной ночи пока, наконец, не пришли к северным пределам Благословенного Края – холодным, гористым пустошам Арамана. И там они внезапно увидели темную фигуру, стоявшую на высокой скале, нависшей над берегом. Некоторые утверждают, что то был не обычный вестник Манвэ, а сам Мандос.

     И они услышали громкий голос, торжественный и величественный, приказавший им остановиться и обратиться в слух. Тогда они замерли и стояли тихо, и из конца в конец войска Нолдоров был слышен этот голос, изрекший мрачное пророчество. Оно стало называться Пророчеством Севера или Судьбой Нолдоров.

     Многое в нем было предсказано темными словами, смысла которых Нолдоры не понимали, пока несчастья не обрушились на них впоследствии, но все услышали проклятье, наложенное на тех, кто не остался и не искал покровительства и прощения Валаров.

     - Бесчисленные слезы прольете вы, и Валары оградят от вас Валинор, исторгнут вас, и даже эхо ваших стенаний не проникнет за горы. Гнев Валаров лежит на доме Феанора и ляжет он на всех, кто последует за ним. Их клятва будет вести их всех и все же обратится против них. И те сокровища, которые они поклялись вернуть себе, всегда будут ускользать от них. Все, начатое в добре, обернется лихом, и брат предаст брата, и впредь сам будет страшиться предательства! Изгоями останутся они навек!

     Несправедливо пролили вы кровь ваших братьев и запятнали землю Амана. За кровь вы заплатите кровью! И жить вы будете за пределами Амана, в Тени Смерти. Потому что, хотя Эру дал вам неограниченный срок жизни в Эа, и болезнь не может коснуться вас, все же вы можете быть убиты и будете погибать! Оружием, мучениями и горем! И ваши бездомные души придут тогда к Мандосу. И там долго вы будете ждать и тосковать о своих телах, и найдете мало сострадания, хотя бы все, кого вы убили, умоляли за вас. А те, кому суждено терпеть лишения в Средиземье, кто не придет к Мандосу, будут ощущать растущую усталость от мира, как тяжелую рану, и станут увядать и покажутся печальными тенями тому юному народу, что придет следом. Так сказали Валары!

     Тогда многие дрогнули, но Феанор укрепил свое сердце и сказал:

     - Мы дали клятву и не отступим! Мы сдержим ее! Нам угрожают многими бедами, и не последняя из них - измена! Об одном лишь не было сказано: что нас погубит страх, трусость или боязнь трусости. Поэтому я заявляю, что мы пойдем дальше, и к этому приговору я добавлю: дела, совершенные нами, будут воспеты в песнях – и не забудутся до последних дней Арды!

     Но Финарфин в тот час презрел поход и повернул назад, исполнясь печали и гнева на дом Феанора, ибо был в родстве с Ольвэ Альквалондским. И многие из его народа ушли вместе с ним, грустно возвращаясь тем путем, пока не увидели снова вдали луч Миндона на Туне, все еще сияющий в ночи.

     И так, наконец, они вернулись в Валинор. Там они получили прощение Валаров, и Финарфин был поставлен править остатками Нолдоров в Благословенном Краю. Но его сыновей не было с ним, потому что они не покинули сыновей Финголфина, и весь народ Финголфина все еще продолжал идти вперед, связанный узами родства и волей Феанора, а также опасаясь предстать перед судом Валаров, так как не все они остались незапятнанными кровью при резне в Альквалондэ. Кроме того, Фингон и Тургон обладали горячими и смелыми сердцами и хотели довести дело, к которому они п<